Согласно последней российской переписи населения водью считают себя 99 человек. "Это больше, чем было раньше, но все же общее число очень маленькое, – говорит доцент Тартуского университета, фольклорист Мадис Арукаск. – При этом носителей водского языка уже практически нет. Есть люди, предки которых говорили на водском, и они ассоциируют себя с этой культурой". Последние деревни води – Лужицы, Краколье, находятся на грани исчезновения.

По словам Арукаска, на ассимиляцию и исчезновение води влияли войны. В начале XX века вожан насчитывалось меньше тысячи. Во время Второй мировой войны территории Ингрии (северо-запад Ленинградской области, традиционное место жительство ингерманландцев, ижорцев и вожан) оказались в зоне интенсивных боевых действий, что фактически истребило и без того малочисленный народ. 

"Водский язык во второй половине XX века по сути потерял свою социальную функцию, – говорит фольклорист. – В Советском союзе 1920-1930-х годах была политика коренизации, когда для маленьких народов создавали письменный язык и школьную систему, но водь она не затронула. Письменного водского языка не возникло. Это поставило вожан в еще более слабую позицию. Затем война, депортация и так далее". 

Однако во второй половине XX века водь стали очень основательно изучать эстонские лингвисты и фольклористы. "Наиболее значимый вклад внес Пауль Аристе, который после второй мировой войны и вплоть до 1980 года ездил туда множество раз и записал очень много языкового материала", – рассказывает Арукаск, который на данный момент работает над книгой о мифологии води.

По его словам, люди, которые говорили на водском языке в XX веке, жили в очень богатом фольклором мире. "Их верования и практики были связаны со старинными обычаями, – говорит доцент. – Большая удача, что удалось это записать и зафиксировать". 

Исследователь планирует создать на базе имеющихся материалов системный обзор водских верований. "В основном, это конец XIX и XX век, однако есть и отдельные более ранние материалы. Например, путевые заметки Федора Туманского, часть которых есть и на эстонском языке. Это довольно богатый этнографический материал".

По словам доцента, вопросы вызывает системность этих данных: "Если изучать водские верования и мифологию, то хотя эстонские и финские исследователи сделали неплохую работу, их было очень мало, так же как и людей, с которыми они разговаривали. Когда ты читаешь этот материал сейчас, ты понимаешь, что есть определенные темы и места, которые по идее должны там быть, однако их там нет". Эти пробелы можно заполнить, проводя аналогии с верованиями других прибалтийско-финских народов и народов русского севера. "Логично предположить, что определенные обычаи и сюжеты тоже были, просто никто этого не задокументировал", – говорит Арукаск. 

Меж двух огней

Водский язык считается самым близким к эстонскому. "По сути водь – это и есть эстонцы, которые примерно с XIII века жили в российском культурном пространстве, по ту сторону Наровы", – говорит Арукаск. 

С XIII века территория Эстонии вошла в католическое культурное пространство, а водские поселения – в зону влияния Новгорода. Поэтому главное отличие водской мифологии от эстонской и финской – православный фон. "Это прослеживается, например, в календарной системе. Народный календарь сильно связан с традиционными верованиями. Водские обычаи в этом смысле испытали сильное влияние православной традиции". 

С другой стороны, водский фольклор сильно отличается и от русского. По словам Арукаска, это проявляется в деталях, которые имеют отголоски финно-угорской или прибалтийско-финской мифологии. 

"Традиционные верования очень сложно разделить по отдельным народам, как правило, это какой-то ареал, на котором можно проследить общие характерные особенности", – подчеркивает фольклорист. 

В этом смысле вожане входят в прибалтийско-финский и российский северо-западный ареал. "Интересно, что в северо-русском фольклоре много финно-угорского субстрата. Поэтому в фольклоре вожан много общих черт именно с северо-русским фольклором".

Вначале была птица

Так же как и у других прибалтийско-финских народов, у вожан сохранились рунические песни (эст. regilaulud). В них отражен общий для финно-угров миф о создании мира – сюжет, которому уже больше 2000 лет.

"Это очень универсальная история: птица, у води это была ласточка, летит и ищет место для гнезда, откладывает яйца, с ними что-то случается, и в итоге из этих яиц появляются разные части мира – солнце, луна и земля, – рассказывает Арукаск. –  Это миф из каменного века, возможно, протоевропейский, но сохранился он именно у прибалтийско-финских народов".

По словам фольклориста, эти песни пели еще в XX веке, но вряд ли воспринимали буквально. "Конечно, православные люди XIX века уже не знали, что это миф о создании мира. Просто красивая песня", – говорит Арукаск.

Водские рунические песни записывали еще в XIX веке – большой вклад внесли финские исследователи, том числе, Элиас Лённрот (автор Калевалы). Несколько лет назад на основе водских и ижорских народных песен о создании мира пастор лютеранской церкви ингерманландец Арво Сурво написал ижорско-водский эпос "Ластка - горнего посланник". Книга вышла сразу на трех языках – водском, ижорском и русском. "Хотя эпос базируется на изначальном мифе, так как Арво Сурво – христианский пастор, он сделал его дуалистическим, – поясняет Мадис Арукаск. – В оригинальном мифе нет антагониста, негативного персонажа, а в книге он появляется – согласно христианской системе". 

Героического эпоса, подобно эстонскому "Калевипоэг", у води нет или не сохранилось. По словам Арукаска, в фольклоре вожан часто рассказывается про духов-хранителей, например, духов воды. 

"Вожане жили у моря, и в их краю также много озер. Поэтому в их мифологии встречаются духи воды – подобные водяным и русалкам. Сложно понять, откуда эти образы – они есть и в славянской, и в скандинавской мифологиях, а также у финно-угров", – говорит доцент. 

Интересно, что анимистических существ, которые живут в море, в озерах, реках, болотах и дома, вожане называют хозяйкой или хозяином. "При этом люди описывают реальные встречи с ними, – замечает Арукаск. – Для них это не сказки".

Из особых существ, встречающихся в мифологии вожан, есть, например, летающий ящер Леммюс. 

"Это типичный дух-стяжатель – существо, которое летает в небе и светится ночью", – поясняет Арукаск. Считается, что он грабит одни хутора и приносит добычу в другие. В эстонской культуре это, например, Кратт, который, по словам доцента, скорее заимствован из скандинавского фольклора. Подобные существа есть и в русских народных сказках. "В северо-западных российских регионах тоже есть мотив летающего существа – Жар-птица или Змей Горыныч, также и у вепсов, например есть летающие ящеры. Некоторые люди утверждают, что они сами их видели. Все эти существа чем-то похожи, но одновременно чем-то отличаются".

Рассказывают то, во что уже не верят

Кроме рунических песен, рассказов о духах и обрядов с ними, в фольклоре води и других прибалтийско-финских народов есть еще и заклинания. По словам Мадиса Арукаска, их очень сложно исследовать, потому что люди не хотят об этом говорить.

Для того, чтобы услышать подобные тексты, у исследователя должны быть очень доверительные отношения с носителями фольклора. Сам Мадис Арукаск специализировался на вепсах – еще одном малочисленном финно-угорском народе российского северо-запада. 

"У вепсов, наверное, каждая третья женщина владеет какими-нибудь заклинаниями, – рассказывает фольклорист. – Но об этом сложно спрашивать, потому что они в активном использовании. Это магические тексты, то есть их нельзя применять вне ситуации, для которой они предназначены". 

Исследователь говорит, что даже дал себя лечить с помощью этих заклинаний, чтобы их услышать. "У меня на самом деле болел зуб. И я попросил трех разных женщин вылечить мне его с помощью заклинаний", – вспоминает он.

По словам Арукаска, женщины восприняли его просьбу серьезно и с радостью пришли на помощь. "Но на самом деле такими вещами делятся лишь тогда, когда сами в это уже особо не верят, – говорит он. – При сборе фольклора стоит учитывать, что человек должен тебе доверять, вы должны быть уже знакомы. Но даже тогда это не обязательно получится. Есть некоторые вещи, о которых  человек не хочет говорить. Какой-то опыт может быть очень неприятным". 

У вепсов одним из таких мистических опытов было общение с лесными духами. 

"Этот народ, в отличие от води, живет далеко от больших городов, и в их мифологии доминирует тема леса, – рассказывает Арукаск. – До сих пор там можно встретить мужчин, которые заключали магический договор с лесным духом, чтобы он охранял скот или, например, делал коров невидимыми для волков. Это означает, что в выпасе скота были определенные табу. Эти табу могли быть связаны с природой или, например, с сексуальной жизнью: нельзя быть с женщиной полгода – в период выпаса скота. Или, например, нельзя бриться и стричься".

По словам фольклориста, обычно эти истории внушают страх. "Человек может в полночь прийти в лес – узнать у лесного духа, куда делось какое-то домашнее животное. Он должен быть очень уверенным, сильным и у него должно быть четкое послание лесному духу, по-своему юридически аргументированное", – говорит исследователь.

По его словам, схожие обычаи можно найти повсюду – например, в северных районах России – в Архангельской области и Карелии. 

Граница между живым и мертвым

У каждого народа есть обряды, знаменующие переход из одного состояния в другое. В первую очередь, это ритуалы, связанные со смертью. 

"Как раз у вожан есть регламентированный обряд, который связан с традиционными верованиями, – рассказывает Арукаск. – Начиная с того момента, когда человек начинает умирать, до его похорон и почитания после смерти. Там, конечно, много от православных обычаев, но также много другого. Например, когда человек умирает, открывают окна и двери, даже задвижку в печной трубе, чтобы его душе было легче покинуть дом". 

В традициях, связанных со смертью, у вепсов и вожан была интересная особенность – это причитания, плач на похоронах. "Это не какое-то эмоциональное действие, там есть определенный текст, – говорит исследователь. – У эстонцев такого, кстати, нет. Человек, который исполняет плач, как правило, женщина,  то есть плакальщица – это посланник в загробный мир, она указывает путь умершей душе". 

Плач включен в разные этапы ритуала похорон. Как правило, начиная с выноса тела из дома. Еще до этого тело обязательно нужно переместить с кровати на пол – по словам Арукаска, это очень характерная особенность, которая практиковалась и в Эстонии. Тело помещают на солому, настеленную на полу. Потом она, как правило, кладется в гроб или сжигается. 

"Сожжение – это тоже защитная магия, – говорит доцент. – Часто при этом прыгали через костер. Идея такая, что огонь разделяет мир умерших и мир людей. Чтобы не было нежелательного вмешательства покойного. Это очень большая проблема, если душа умершего остается дома – у каждого народа так. В обряде похорон много таких вещей, функция которых – это защита или проведение границы между живыми и мертвыми".

Более ранние свидетельства, например, XVI века, рассказывают о дохристианских обычаях людей из этих мест, в том числе, связанных с жертвоприношением. "У вожан еще в начале XX века были сохранены природные священные места, в которых совершались жертвоприношения или проводились общие праздники, – рассказывает Арукаск. –  Это явно дохристианские традиции". 

По словам фольклориста, народные верования – это синтетическое явление, в котором очень мало каких-то четких, красивых и ясных отличий от других культур. "Если ты читаешь систематизированную мифологию какого-то конкретного народа, это значит, что кто-то эту систему создал", – утверждает он.

На вопрос, как же тогда описывать эту мифологию, фольклорист отвечает: "Можно описать доминирующие моменты. Здесь нет регламента или инструкции. Это не какое-то священное писание. Это устное знание. Мы все знаем что-то, мы все ведем себя согласно каким-то своим знаниям. Мы часто не осознаем, почему мы так себя ведем. Наше поведение не является чем-то системно аргументированным. Но есть определенные доминантные убеждения и обычаи, согласно которым мы выбираем поведение. Они есть у каждого человека. Фольклор и повседневная жизнь людей не являются чем-то формальным. Если бы это было так, было бы ужасно, не правда ли?"