Пять мыслей из интервью с Андеро Уусбергом:

• Поведенческая наука не всегда дает ответы с конкретикой, необходимой для принятия решений.
• После пандемии тема психического здоровья менее стигматизирована.
• Пандемия в Эстонии не закончилась, а сменилась кризисом безопасности, который также поглощает много ресурсов.
• Различные психотерапевтические практики улучшают способность людей смотреть на себя со стороны.
• Уникальная эмоциональная реакция может проявляться как на индивидуальном, так и на коллективном уровне, в обществе в целом.

Вы оказались в центре внимания в 2021 году, когда вошли в состав Научного совета по контролю COVID-19, который консультирует правительство. Оглядываясь назад, чему этот опыт научил вас как ученого и как человека?

Как человеку с улицы, мне, конечно, было интересно посмотреть, как управляется страна. Я очень благодарен за этот опыт. Как исследователь больше всего я узнал о том, насколько психология и поведенческие науки в целом могут быть полезны в такой ситуации, но также и о том, почему иногда трудно реализовать эти преимущества.

Со временем вопросы, связанные с пандемией, все больше и больше касались поведения человека и общества. Как сохранять осторожность, несмотря на усталость? Как ограничения отражаются на психическом здоровье? Как дистанционное обучение влияет на обучение детей и другие аспекты жизни? Как можно побудить людей к вакцинации? Как уменьшить социальное расслоение? Поведенческие науки можно использовать для осмысления всех этих вопросов и выбора решений.

Однако поведенческая наука не всегда дает конкретные ответы, необходимые для принятия решений. Например, если мы спросим биомедицину, насколько хорошо защищает та или иная вакцина, мы получим довольно точный численный ответ. Если же мы зададим вопрос поведенческой науке, какие меры побудят людей носить маски или делать прививки, ответ не будет столь же точен.

Дело не в том, что у поведенческой науки совсем нет ответов. Например, возможности и трудности влияния на поведение при вакцинации были достаточно хорошо изучены ранее. Суть заключается в точности этих ответов. Это был смиряющий опыт, поведение – сложная штука.

К счастью, время от времени на этом пути возникали вопросы, на которые можно было дать прямой ответ, основываясь на поведенческой науке. Например, в какой-то момент мы обсуждали, как могут выдаваться сертификаты о прививках в случае использования двухдозной вакцины. Либо выдавать сертификат после первой инъекции, чтобы срок его действия истекал, если человек не придет на вторую инъекцию, либо выдавать сертификат только после второй инъекции. Какой вариант будет больше мотивировать людей?

Исследования показали, что потеря чего-либо часто является более сильным мотиватором, чем приобретение. Поэтому более эффективным было бы, если бы мы выдали сертификат после первой дозы вакцины и сказали, что заберем его, если вы не придете за второй дозой. Однако по разным причинам был реализован второй, менее эффективный с точки зрения поведенческой науки, вариант.

Что касается внимания общественности, то его можно сравнить с костром: его тепло ласкает, но если подойти слишком близко, то можно обжечься. Мне удавалось держаться на разумном расстоянии от него – интерес СМИ ко мне был, по большей части, довольно умеренным. Например, я часто выступал не на телевидении, а на радио, что мне очень нравилось, потому что это был более непринужденный способ общения.

Чему мы как общество научились в результате коронакризиса? Повысил ли он нашу готовность к новым кризисам, особенно в ментальном и психологическом смысле?

На уровне общества одним из ясных положительных примеров стало придание большой ценности теме психического здоровья. Например, пандемия сыграла свою роль в том, что теперь у нас есть отдел психического здоровья в Министерстве социальных дел. Кроме того, впервые в истории страны был сделан государственный заказ на обследование психического здоровья. Это лишь небольшие проявления более широкой волны повышения значимости этой темы.

В целом, стигма вокруг психического здоровья стала меньше. Это не значит, что она полностью исчезла, но я думаю, многим людям стало легче осознать, что психическое состояние не всегда одинаковое, и подумать о том, что можно сделать для его поддержания.

Если вы спросите меня, извлекли ли мы максимум уроков из опыта пандемии, я не рискну это подтвердить. Было бы здорово, если бы кто-нибудь систематически проанализировал, что произошло, что было хорошо, а что плохо. Я знаю, что в какой-то степени это делается, но не уверен, что это изучается в достаточной мере. Конечно, для этого есть простая человеческая причина. По сути пандемия в Эстонии не закончилась, а сменилась кризисом безопасности, который закономерно поглощает много ресурсов. Однако это может означать, что формулирование общественных уроков из кризиса здравоохранения еще впереди. 

На индивидуальном уровне в период пандемии возросла распространенность симптомов депрессии и тревоги, особенно среди молодежи. Например, снижение настроения и мотивации, изменения в режиме сна и питания, да и просто заметное ухудшение самочувствия. 

Опасения последствий кризиса в этом отношении материализовались, но не в той степени, в какой можно было ожидать. Например, недавний семинар, посвященный психологическим последствиям пандемии, показал, что люди оказались более устойчивыми, чем предполагали многие эксперты по психическому здоровью вначале. Устойчивость здесь означает адаптацию к сложным ситуациям, быстрое восстановление после вызовов среды.

Сейчас важно не умалять опыт тех, для кого пандемия была и осталась трудной. Однако, наряду с этим опытом, мы также можем пустить в общую картину людей, которые нашли в пандемии что-то хорошее и конструктивное. Например, возможность выйти из беличьего колеса и свежим взглядом осмыслить собственную деятельность. Или опыт того, что и с невероятными ситуациями можно справиться.

Ваша основная область исследований – регуляция эмоций. Кажется, что жизнь в эпоху кризиса предлагает благодатную почву для изучения этого вопроса, потому что необходимо постоянно адаптироваться, в том числе эмоционально. В какой степени ветра перемен социальной и политической жизни вдохновляют ваши исследования, и чувствуете ли вы, что их значение возрастает во времена кризисов?

В некотором смысле, конечно. Как я упомянул, люди оказались более стойкими, чем ожидалось, и можно задаться вопросом, что позволило им это сделать. Устойчивость означает способность противостоять сложностям Если несколько человек получают одинаковый удар, то самым стойким оказывается тот, кто быстрее всех восстанавливается. Одна из вещей, с которой такие люди справляются хорошо, – это как раз регуляция эмоций.

Важность регуляции эмоций, конечно, уже была известна психологам. Во время кризиса причины, по которым человеку необходимо регулировать свои эмоции, внезапно становятся общими и синхронизируются. Для исследователя это открывает заманчивую возможность изучить совместный опыт.

Например, в списке моих публикаций есть забавная статья, написанная после победы Дональда Трампа на выборах в США. Мои американские коллеги быстро провели опрос, как люди, голосовавшие против Трампа, справляются с шоком от его победы на выборах. Мы обнаружили, что переосмысление ситуации помогает больше, чем попытки принять ее или не думать о ней.

Это пример того, какие исследования становятся возможными, когда многие очень разные люди разделяют схожий опыт. Пандемия предоставила аналогичные возможности, и многие исследователи воспользовались ими.

Регуляция эмоций предполагает, что люди имеют хотя бы некоторый контроль над эмоциями, которые они испытывают, и их интенсивностью. Каковы последние знания о том, как работает регуляция эмоций и в какой степени ее можно натренировать?

Регуляция эмоций хорошо описывается моделью моего пост-докторского наставника Джеймса Гросси. В его основе лежит очень простая идея о том, что систему, например, эмоции, можно регулировать, изменяя элементы, составляющие эту систему. Так, чтобы составить карту регуляции эмоций, стоит сначала спросить, как они возникают.

Согласно подходу Гросси, этот процесс делится на четыре этапа:

Первый этап – это ситуация, которая является объектом эмоции. Например, лыжник испытывает разочарование, объектом которого является приведшая к таянию снега погода.

Второй этап – это внимание, или то, что я регистрирую в ситуации. Например, если у лыжника была напряженная рабочая неделя, тающий снег может не вызвать у него сильных эмоций. Однако если он успеет заметить постепенное исчезновение снега, он может отреагировать более болезненно.

Третий этап – оценка ситуации с точки зрения того, насколько она соответствует целям, ценностям и другим мотивам человека. Например, для меня, не являющегося большим поклонником лыжного спорта, таяние снега не является большой потерей, я даже могу быть рад, что по дорогам стало легче ездить.

Четвертый этап – это эмоциональная реакция, которая в широком смысле означает, что тело и психика готовятся справиться с ситуацией.

Именно повторение этих четырех этапов вызывает эмоцию, будь то радость, разочарование или тревога. Если по какой-то причине эта эмоция кажется человеку нежелательной, включается регуляция эмоций, которая представляет собой попытку психики изменить одну или несколько из четырех стадий.

Таким образом, существует четыре основных способа регулирования эмоций. Первый – попытаться изменить саму ситуацию. Например, если нет снега, лыжник может отправиться в более снежное место. Конечно, часто мы не можем изменить ситуацию и должны рассмотреть следующие варианты.

Второй способ регулирования эмоций – это игра с вниманием. Например, погрузиться в сериал, чтобы не думать об исчезающем снеге. Третий способ – реинтерпретация, переосмысление ситуации. Например, можно подумать о том, что исчезающий снег – это обнадеживающий признак прекрасной ранней весны.

Четвертый способ – это изменение эмоциональной реакции ума и тела. Например, попытаться каким-то образом подавить эмоцию. Употребление алкоголя и переедание, которые часто направлены на заглушение негативных эмоций, относятся к этому типу. Коварство таких стратегий в том, что в краткосрочной перспективе они могут приятно изменить эмоцию, но в долгосрочной перспективе, конечно, опасны. К счастью, существует множество более здоровых способов изменить свою физическую реакцию, например, техники релаксации или спорт.

Из этих четырех вариантов меня больше всего интересует реинтерпретация, которую мы исследуем в моей рабочей группе. Мы предложили модель для лучшего понимания когнитивных механизмов реинтерпретации. Например, мы исходим из предположения, что эмоциональная интерпретация ситуации всегда является комбинацией двух источников: ситуации, как я ее воспринимаю, и мотивов, которые я считаю важными в данный момент.

Ни одно из них не является чем-то объективно предопределенным, а конструируется нашей психикой. Таким образом, когда человек использует реинтерпретацию для того, чтобы справиться с эмоциями, его психика начинает корректировать эти конструкции.

С одной стороны, я могу изменить образ своего восприятия. Если моя эмоциональная реакция вызывает у меня дискомфорт, я могу проверить, адекватно ли я воспринимаю ситуацию. Например, если друг не отвечает на мое сообщение, я могу сначала обидеться, потому что я создал образ друга, который видит сообщение и не хочет отвечать. Подумав об этом, я мог бы заменить эту конструкцию на что-то более вероятное, например, может быть, мой друг читает книгу и еще не видел моего сообщения.

Во-вторых, мы можем пересмотреть то, что считаем важным в данной ситуации. Это возможно благодаря тому, что то, что мы ценим и чего хотим в каждый конкретный момент, довольно сильно варьируется. Когда мы стремимся чего-то достичь, неудачи могут быть несоразмерно болезненными.

Например, если любитель лыж сосредоточен на предстоящей лыжной прогулке, оттепель может ощущаться как настоящее разочарование. Однако, как только он отступает назад и обращает внимание на все остальные вещи, которые ему важны в жизни, оттепель становится более терпимой. Он также может обнаружить, что вместо катания на лыжах он мог бы, например, провести время со своими близкими, что, по размышлении, стоит даже выше в его иерархии ценностей, чем хобби.

Что вообще такое эмоция?

Психология – это дисциплина, в которой открыто уже довольно многое, поскольку систематические попытки описать психику предпринимались на протяжении тысячелетий. Конечно, технологический прогресс ставит перед психологией и новые вопросы, например, все, что связано с поведением в цифровой среде. Однако чаще всего ответы на эти вопросы не являются полностью уникальными, а скорее представляют собой уточнения уже данных ответов. В целом, роль психологии, на мой взгляд, заключается в использовании научного метода для разрешения или, по крайней мере, продвижения вперед довольно древних споров.

Возможно, это введение поможет нам понять, как получилось, что определение эмоций до сих пор является предметом активных дебатов в психологии! Позиции в этом споре можно расположить на оси, на одном конце которой находится точка зрения, что эмоции эволюционно запрограммированы в мозге и поэтому в значительной степени являются врожденными. В этом случае мы сами должны научиться жить с ними, но суть эмоций нам неподвластна. Этот взгляд весьма близок, например, Яаку Панксеппу, чья книга "Vaimu arheoloogia" недавно была опубликована на эстонском языке.

На другом конце оси определения эмоции находится точка зрения, согласно которой эмоция не является научной категорией. Хотя эмоции, конечно, присутствуют в опыте, для научного объяснения этого опыта не нужна отдельная концепция эмоций, поскольку она сводится к более элементарным компонентам психики, таким как осознание ситуации, планирование действий и физиологическая готовность.

Мне кажется, что истина находится где-то посередине. Первый конец оси не согласуется с современными исследованиями визуализации мозга, которые достаточно ясно показывают, что в мозге нет четких "корней" различных эмоций. Эмоции возникают во многом благодаря активности сетей, охватывающих весь мозг. Однако другой конец оси, согласно которому эмоции – это просто иллюзия, также не кажется полностью соответствующей действительности.

Я думаю, что эмоция может быть больше, чем сумма ее частей. Помимо понимания компонентов эмоции, нам стоит попытаться понять ее уникальность, возникающую в результате взаимодействия этих компонентов.

Одним из ключевых слов, на которое обращают внимание различные течения и формы психотерапии, является осознанность. Как психологи понимают силу осознанности, и является ли она волшебным ключом к решению проблем психического здоровья?

Научно установлено, что различные психотерапевтические практики улучшают способность человека видеть себя со стороны, что уменьшает отождествление себя со своими мыслями и чувствами.

В последние десятилетия осознанность стала важной темой в психологии. Одно из ее составляющих – принятие,  которое означает, что я не оцениваю свой опыт ни в негативном, ни в позитивном плане. С точки зрения регуляции эмоций, принятие – очень интересное явление. С одной стороны, можно сказать, что оно не является формой регуляции эмоций, потому что человек, практикующий принятие, сознательно избегает эмоционального регулирования. Однако мне кажется, что при ближайшем рассмотрении принятие может оказаться видом реинтерпретации, о которой говорилось ранее.

Эмоции могут быть порождены не только событиями вокруг нас, но и событиями внутри нас, то есть чувствами, мыслями или желаниями. Например, человек может быть разочарован тем, что он снова испытывает тревогу, потому что он надеялся, что перерос ее.

Такое негативное мета-чувство (разочарование) может возникнуть, когда эмоция, являющаяся его объектом (тревога), в понимании человека идет вразрез с некоторыми мотивами (надежда на то, что тревога преодолена). Согласно нашей модели реинтерпретации, такое толкование может быть изменено, в частности, путем изменения мотивов, в данном случае надежды на преодоление тревоги. Принятие, как мне кажется, помогает человеку сделать именно это, заставить замолчать всевозможные стандарты, ожидания и другие мотивы, которые у нас есть в отношении наших чувств и других внутренних состояний.

Как осознать регуляцию эмоций в случае коллективных эмоций, например, возникающих на певческом празднике или в социально-политических спорах? Может показаться, что в таких случаях возможности и способность влиять на свое состояние несколько более ограничены, чем в случае с индивидуальными эмоциями. Происходят ли на коллективном уровне те же процессы, что и на индивидуальном?

Уровень отдельного человека никуда не денется. Например, на песенном празднике человек может закрыть глаза и думать о чем-то другом, в результате чего контакт с общим настроением ослабевает. Но этот индивидуальный уровень может быть недостаточным для объяснения всего опыта.

Коллективная динамика ужасно интересна. Это не моя экспертиза, но я знаю, что она изучается на основе предположения, согласно которому индивидуальная эмоция – это одно, но коллективный уровень также может иметь свою уникальную эмоциональную реакцию со своими правилами.

В последнее время это направление исследований получило новый импульс благодаря социальным сетям, которые позволяют документировать общие чувства. Например, в Америке были проанализированы социальные реакции на насилие со стороны полиции. Это происходит в США с удручающей регулярностью, но лишь несколько, казалось бы, равнозначных случаев приводят к громким прецедентам. Это дает интересную возможность исследовать, когда коллективные эмоции достигают такой интенсивности, что возникает более широкое общественное движение.